Неточные совпадения
Батюшка пришлет
денежки, чем бы их попридержать — и куды!..
пошел кутить: ездит на извозчике, каждый день ты доставай в кеятр билет, а там через неделю, глядь — и
посылает на толкучий продавать новый фрак.
— Нет, дедушка, мой — не такой человек. Не то что глупостей каких, он как красная девушка.
Денежки все до копеечки домой
посылает. А уж девчонке рад, рад был, что и сказать нельзя, — сказала женщина, улыбаясь.
— Врешь! Не надо теперь спрашивать, ничего не надо! Я передумал. Это вчера глупость в башку мне сглупу влезла. Ничего не дам, ничегошеньки, мне
денежки мои нужны самому, — замахал рукою старик. — Я его и без того, как таракана, придавлю. Ничего не говори ему, а то еще будет надеяться. Да и тебе совсем нечего у меня делать, ступай-ка. Невеста-то эта, Катерина-то Ивановна, которую он так тщательно от меня все время прятал, за него
идет али нет? Ты вчера ходил к ней, кажется?
— Теперь я пока все-таки мужчина, пятьдесят пять всего, но я хочу и еще лет двадцать на линии мужчины состоять, так ведь состареюсь — поган стану, не
пойдут они ко мне тогда доброю волей, ну вот тут-то
денежки мне и понадобятся.
А вот дедушка ваш, Петр Андреич, и палаты себе поставил каменные, а добра не нажил; все у них
пошло хинеюи жили они хуже папенькиного, и удовольствий никаких себе не производили, — а
денежки все порешил, и помянуть его нечем, ложки серебряной от них не осталось, и то еще, спасибо, Глафира Петровна порадела».
«Ах, бестия, шельма, ругает того маляра, перепортил всю работу; у тебя, говорит, все глаже и чище становится, как стеклышко, а у того все уж облезло!» И
пошел я, братец, после того в знать великую; дворянство тогда после двенадцатого года шибко строилось, — ну, тут уж я и побрал
денежек, поплутовал,
слава тебе господи!
Монах, например, яйцо печет на свечке, а черт у него учится [Монах… яйцо печет на свечке, а черт у него учится — сюжет басни И.А.Крылова «Напраслина».]; вырежу все это из бересты и фольги под это подложу… ну, и все это таким манером
шло, пока
денежки у меня были…
— Барынька-то у него уж очень люта, — начал он, — лето-то придет, все
посылала меня — выгоняй баб и мальчиков, чтобы грибов и ягод ей набирали; ну, где уж тут:
пойдет ли кто охотой… Меня допрежь того невесть как в околотке любили за мою простоту, а тут в селенье-то придешь, точно от медведя какого мальчишки и бабы разбегутся, — срам! — а не принесешь ей, — ругается!.. Псит-псит, хуже собаки всякой!.. На последние свои
денежки покупывал ей, чтобы только отвязаться, — ей-богу!
— А крестьяне покудова проклажались, покудова что… Да и засилья настоящего у мужиков нет: всё в рассрочку да в годы — жди тут! А Крестьян Иваныч — настоящий человек! вероятный! Он тебе вынул бумажник, отсчитал
денежки — поезжай на все четыре стороны! Хошь — в Москве, хошь — в Питере, хошь — на теплых водах живи! Болотце-то вот, которое просто в придачу, задаром
пошло, Крестьян Иваныч нынче высушил да засеял — такая ли трава расчудесная
пошла, что теперича этому болотцу и цены по нашему месту нет!
— Что станешь с ним, сударь, делать! Жил-жил, все радовался, а теперь вот ко гробу мне-ка уж время, смотри, какая у нас оказия вышла! И чего еще я, сударь, боюсь: Аким-то Кузьмич человек ноне вольной, так Кузьма-то Акимыч, пожалуй, в купцы его выпишет, да и деньги-то мои все к нему перетащит… А ну, как он в ту пору, получивши деньги-то, отцу вдруг скажет:"Я, скажет, папынька, много вами доволен, а
денежки, дескать, не ваши, а мои… прощайте, мол, папынька!"Поклонится ему, да и вон
пошел!
— Вот на этом спасибо! — благодарит Авдей, — добёр ты, Петр Матвеич! Это так только вороги твои клеплют, будто ты крестьянское горе сосешь… Ишь ведь! и
денежки до копеечки заплатил, и косушку поднес; кто, кроме Петра Матвеича, так сделает? Ну, а теперь
пойти к старосте, хоть пятишницу в недоимку отдать. И то намеднись стегать меня собирался.
— Зачем так! Коли кто пьет — тот особливо по вольной цене заплати. Водка-то, коли без акциза — чего она стоит? — грош стоит! А тут опять — конкуренция. В ту пору и заводчики и кабатчики — все друг дружку побивать будут. Ведь она почесть задаром
пойдет, водка-то! выпил стакан, выпил два — в мошне-то и незаметно, убавилось или нет. А казне между тем легость. Ни надзоров, ни дивидендов, ни судов — ничего не нужно. Бери
денежки, загребай!
— Важно! — говорит он, — сперва выпили, а теперь трубочки покурим! Не даст, ведьма, мне табаку, не даст — это он верно сказал. Есть-то даст ли? Объедки, чай, какие-нибудь со стола
посылать будет! Эхма! были и у нас
денежки — и нет их! Был человек — и нет его! Так-то вот и все на сем свете! сегодня ты и сыт и пьян, живешь в свое удовольствие, трубочку покуриваешь…
— Наверно, у вас есть припрятанные
денежки про черный день, — усовещивал Маслов, — а то ведь все
пойдет с молотка за бесценок…
— Свои-то
денежки я все ухлопал, — оправдывался Владимир Петрович, — теперь поневоле приходится тянуть вас… Потерпите, скоро барыши будем загребать. Это только сначала расходов много, а там
пойдет совсем другое. Напустим мы холоду этому Жареному. Сам приезжал ко мне с отступными, и только не плачет.
Только попади
денежки в руки — и
пошел чертить.
Про то-то, что кровные мои
денежки гулять
пошли, и думать перестали, а все судят"поступок"мой.
— Что ж, сестрица! взял
денежки — и держись! Это уж звание их такое, чтоб за других, задеря хвосты, бегать! Иной человек ни за что по передним нюхать не
пойдет, а он, по своему званию, и это занятие перенести должен!
Как уж наши молодцы,
Хоть голы, да удалы!
Они сукна ткут
Во двенадцать рук.
Они сукна переткали —
Всем кафтаны першивали.
Нам не дороги кафтаны,
Были б
денежки в кармане.
Целковые по мошнам
Не дают спать по ночам;
Медны
денежки гремят —
Во кабак
идти велят.
Целовальничек Андрей,
Отпирай кабак скорей:
У нас новый кафтан есть,
Мы заложим его здесь,
Не домой же его несть.
— А жалобу-то не он совсем и понес… коли на прямые
денежки отрезать, по душе сказать. Она
пошла от всего мира… он виновным только остался…
— Из рук старичка подъемные крохи желаете выдрать, господин Колобков? Что ж… — Старичок затрясся и зарыдал, уронил портфель. — Берите, кушайте. Пущай беспартийный, сочувствующий старичок с голоду помирает… Пущай, мол. Туда ему и дорога, старой собаке. Ну, только помните, господин Колобков, — голос старичка стал пророчески грозным и налился колоколами, — не
пойдут они вам впрок,
денежки эти сатанинские. Колом в горле они у вас станут, — и старичок разлился в буйных рыданиях.
Девку опять за занавеску уводят: горе горевать, свой девичий век обвывать, а батька с маткой сядут за стол дочку пропивать, и пьянство тут, государь мой милостивый, у нас, дураков-мужиков, бывает шибкое; все, значит, от жениха
идет; только, сердечный, повертывайся, не жалей
денежек, приезжай, значит, припасенный.
— А так по мне говорили: худ ли, хорош ли я, а все в доме, коли не половинник, так третевик был; а на миру присудили: хлеба мне — ржи только на ежу, и то до спасова дня, слышь; а ярового и совсем ничего, худо тем годом родилось; из скотины — телушку недойную, бычка-годовика да овцу паршивую; на житье отвели почесть без углов баню — разживайся, как хошь, словно после пожара вышел; из одежи-то, голова, что ни есть, и того как следует не отдали: сибирочка тоже синяя была у меня и кушак при ней астраханский, на свои, голова,
денежки до копейки и заводил все перед свадьбой, и про ту старик, по мачехину наущенью, закрестился, забожился, что от него
шло — так и оттягал.
Матрена. Известно, из-под страху идет-то. Да
идет же. Да что же делать-то? Тогда бы думала. А теперь ей упираться нельзя. И сватам тоже обиды нет. Смотрели два раза девку-то, да и
денежки за ней. Все шито-крыто.
Матрена. Ох, ягодка, отдаст
денежки помимо твоих рук, век плакаться будешь. Сопхают они тебя со двора ни с чем. Маялась ты, маялась, сердечная, век-то свой с немилым, да и вдовой с сумой
пойдешь.
Софья Егоровна. B десять… даже раньше приходи! Прощай! Оденься на дорогу поприличней… (Смеется.)
Денежки у меня есть… Дорогой и поужинаем… Прощай!
Пойду собираться… Будь же весел! B десять часов жду! (Убегает.)
— Ах, матушка Софья Ивановна, уж как же вы меня много обяжете… вы не поверите, сколько мне стоят эти лекарства; поверите ли, ведь из чужих деревень приходят; разумеется, больной принесет из благодарности то яичек, то рыбки, то медку, да господь с ними, я ведь ничего не беру, народ бедный, а денежки-то всё
идут да
идут…
Нам трактиры надоели,
Много
денежек поели —
Пойдем в белую харчевню
Да воспомним про деревню,
Наше ро́дное село!
— Оттого и
пошла теперь молодежь глаза протирать родительским
денежкам… Не то, что в наше время, — заметил Сусалин.
Денежки предусмотрительного Патапа Максимыча
пошли куда следует и отвели бурю, воздвигнутую было враждебным попом Сушилой.
Почти все согласились со Смолокуровым. То было у всех на уме, что, ежели складочные деньги попадут к Орошину, охулки на руку он не положит, — возись после с ним, выручай свои кровные
денежки. И за то «
слава Богу» скажешь, ежели свои-то из его лап вытянешь, а насчет барышей лучше и не думай… Марку Данилычу поручить складчину — тоже нельзя, да и никому нельзя. Кто себе враг?.. Никто во грех не поставит зажилить чужую копейку.
— Ну, тогда черт с ними, с
денежками этими. Жертвую их на нелегальную типографию.
Пойдем в трактиришко, выпьем на честные деньги, расходы пополам…
Мамаев. Видно, мировая… давай Бог! Сашка славный малый!.. Поцелуй и ты меня, Груня. (Целует дочь.) Хмелен, душа моя, виноват, больно виноват… (Плачет.) В последний раз… Спать
иду, а завтра… за работу… и
денежки скоро все твои отдам… отдам, говорю тебе. (Шатаясь, уходит в боковую дверь.)
Дорого обошелся мне, окаянному, грех мой великий, что
пошел я против моего благодетеля, князя Василия Прозоровского, что связался я с цыганскою нечистью и душу свою загубил вконец ни за грош, ни за
денежку, ни за медную пуговку.
Поддевкина.
Идем: не пропадать же моим
денежкам. И у нас благодетели есть, и Кривлякины, и Мордохины на Московской, и Простоквашины на Петербургской. Не круглая же я сирота! (Дочери.) Не кручинься, Параскевия Степановна: будет и на нашей улице праздник. (Уходит с Резинкиной.)
— Ишь радость какую сообщить пришел, старый хрыч… — ворчала она,
идя в свою комнату, — мне-то какое дело до этого пащенка… А хорошо бы, — вдруг даже остановилась она, — прибрать и эти
денежки к своим рукам… Да не осилишь его, старого черта… Впрочем, подумаем, может и придумаем…
Сами пьем, ругаемся, деремся, судимся, завиствуем, ненавидим людей, закона божьего не принимаем, людей осуждаем: то толстопузые, то долгогривые, а помани нас
денежками, мы готовы на всякую службу
идти: и в сторожа, и в десятские, и в солдаты, и своего же брата разорять, душить и убивать готовы.